* * *[11]

В наше время миграция ротуманцев на основные острова Фиджи продолжается; многие ротуманцы постоянно живут на Вити-Леву.

О социальной организации ротуманцев, общество которых строилось по открытому принципу, шла речь выше. Остров делился на шесть (позже — на семь) иту. И само слово «иту», и принцип деления острова на более или менее независимые округа — вождества, дробившиеся, в свою очередь, на множество мелких местностей, поселков, хуторов, восходят к самоанским. Каждый округ представлял собой федерацию относительно автономных большесемейных общин по типу самоанских. Ядром общины являлась территориальная единица — кауанга (букв, «едящие вместе»). В нее могли входить также кровные и названые родственники, жившие в других местах. У ротуманцев вследствие фиджийского или самоанского влияния существовали обычаи, регулирующие взаимоотношения между дядей с материнской стороны и племянниками, и обычай, по которому вдова могла выйти замуж за брата покойного мужа. Важную регулирующую роль в жизни ротуманского общества играла система ритуального обмена — факсоро (букв, «передача, перенос из одного места в другое»). Ритуалы и церемонии ротуманцев напоминали самоанские и тонганские, но отличались от них куда меньшей пышностью. Главным церемониймейстером, как и в Полинезии, был вождь-оратор.

Однако основанием для объединения ротуманских мифов, преданий и сказок с полинезийскими служит не столько антропологическая или этнографическая общность народов, сколько сходство самих фольклорных традиций. Уже при беглом знакомстве с ротуманским фольклором выясняется, что существенную часть его составляют именно полинезийские сюжеты. Это сюжеты о Хине и Ти-нирау, или Синилау, о китах Тинирау, на Ротума превращающихся в акул, об угре Хины, о путешествии на небо (так, у маори существует сказание о путешествии на небо двух братьев — Тафаки и Карихи), о разделении сиамских близнецов, об обнаружении прячущегося по смеху. В отличие от большинства меланезийских и микронезийских мифологий, реализующих исключительно представления о духах природы и духах предков, в ротуманской мифологии, как и в полинезийской, присутствует представление о небесных богах, о небесном мире или нескольких таких мирах.

Несомненно, в ротуманском фольклоре угадываются и меланезийские мотивы. В первую очередь это рассказы о разного рода духах, о духах-людоедах (характерный мотив — победа ребенка над духом-людоедом), о великанах. Для полинезийской мифологии типична большая схематичность в изображении духов, и столь характерный для Меланезии сказочный элемент в их описании отсутствует (за некоторым исключением самоанского фольклора, где духи также изображаются весьма экспрессивно, натуралистично, «приземленно»).

Ротуманский Мауи напоминает и микронезийского Мотикитика, и полинезийского культурного героя, ротуманские астральные мифы обнаруживают существенно больше сходства с меланезийскими и микронезийскими. В целом же ротуманская мифология по сложности приближается к полинезийской, более развитой, чем мифологии Меланезии и Микронезии. В то же время она, несомненно, архаичнее полинезийских мифологий и, как представляется, прошла менее сложный путь развития, чем мифологии Самоа или Тонга. Этим отчасти объясняется композиционное расположение материала: сборник открывается ротуманскими мифами, сказками и преданиями, за которыми следуют собственно западно-полинезийские.

* * *[11]